Штурм

Этот особенный, незабываемый день начинался совершенно обычно, как и все предыдущие дни битвы за Берлин, — стрельбой, грохотом взрывов, дымом пожарищ.

«30 апреля 1945 года навсегда останется в памяти советского народа и в истории борьбы с фашистской Германией. В этот день войсками 3-й ударной армии генерала В. И. Кузнецова была взята основная часть здания рейхстага. Непосредственный штурм рейхстага осуществлял 79-й стрелковый корпус генерала С. Н. Переверткина. Главный удар наносила усиленная 150-я стрелковая Идрицкая дивизия генерала В. М. Шатилова. Ее поддерживали 23-я танковая бригада и другие части корпуса. Вспомогательный удар наносила 171-я дивизия»{4}, — вспоминал четверть века спустя Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

Все мы с нетерпением дожидались рассвета. А он, казалось, нарочно медлил, как бы не решаясь подставлять под пули и осколки снарядов рождающийся день. [126]

Солнце еще пряталось где-то далеко за горизонтом, за нагромождениями окутанных дымом и предутренней мглой развалин, а всюду уже гремел бой.

К 7 часам утра 2-й батальон капитана Клименкова полностью выбил гитлеровцев из северной части «дома Гиммлера» и закрепился метрах в 120 от него вдоль рва. От рва до рейхстага оставалось приблизительно 250 метров. Этот ров и вал земли возле него стали для наших бойцов хорошим прикрытием и удобной исходной позицией для штурма рейхстага. 1-й батальон продолжал сражаться в «доме Гиммлера».

Наконец совсем рассвело. При свете дня мы могли теперь детально рассмотреть рейхстаг и подступы к нему. Он был, казалось, совсем рядом. У парадного входа — массивные колонны. Сверху — огромный каркас купола. Окна в рейхстаге заложены кирпичом. В них оставлены лишь небольшие отверстия, служившие гитлеровцам амбразурами.

Здание рейхстага построено во второй половине XVIII века, впоследствии его внешний вид менялся незначительно. Длина с севера на юг до 100 метров, ширина — около 60. Если не считать цокольного этажа и купола, то здание рейхстага всего лишь двухэтажное. Однако этажи очень высокие, одни только окна имеют высоту до 4 и ширину до 3 метров. Окна помещений подвального этажа выступают над поверхностью земли приблизительно на 2 метра.

В центре здания полуовальный зал заседаний длиной около 60 и шириной до 25 метров. Над залом возвышается большой стеклянный купол, сквозь который проникает дневной свет.

Из четырех входов в рейхстаг главный — западный. Он вел, как оказалось, в овальный вестибюль, из которого был вход в зал заседаний.

Всего в рейхстаге кроме большого зала заседаний и залов для заседаний фракций насчитывалось более 500 различных комнат и помещений, просторные подвальные помещения.

Перед самым зданием проходили две траншеи, соединенные между собой и с рейхстагом ходами сообщения. Дверь парадного входа не была забаррикадирована. Стены рейхстага изрядно поковырены снарядами, минами, пулями. Площадь перед фасадом сплошь изрыта воронками от бомб и снарядов, загромождена разбитыми, обгорелыми автомашинами, орудиями, танками, бронетранспортерами. От северо-восточной части центрального парка Тиргартен почти повсеместно остался только перепаханный воронками пустырь, [127] усеянный обугленными обломками деревьев, так и не успевших зазеленеть.

Правее от рейхстага виднелись Бранденбургские ворота. До них от нас метров 600. В этом районе мы заметили зарытые в землю танки и пулеметные точки под железобетонными колпаками. Левее рейхстага — метрах в 500 от нас, за излучиной Шпрее, — квартал иностранных посольств. Там также были зарыты танки и самоходки. Справа от нас метрах в 600, на южной окраине Тиргартена, установлены три зенитные батареи — 18 орудий, приспособленных для стрельбы по наземным целям. Все эти огневые средства прикрывали подступы к рейхстагу.

В 300 метрах южнее Бранденбургских ворот — имперская канцелярия. Там, в бункере, еще досчитывал свои последние минуты главный фашистский преступник — Гитлер. Всего лишь 800 метров от нас. Но тогда, 30 апреля, мы этого не знали. А жаль. Могли бы попробовать и туда постучаться. Сил для этого у нас имелось вполне достаточно.

Утром 30 апреля в руках гитлеровцев еще находилась значительная часть центра города. В полосе наступления 79-го корпуса наиболее серьезными очагами сопротивления оставались рейхстаг, театр Кроль-опера, район Бранденбургских ворот, северо-восточная часть Тиргартена и квартал иностранных посольств. Все эти пункты еще довольно эффективно взаимодействовали между собой.

На подступах к рейхстагу и в самом его здании оборонялись остатки разгромленных батальонов фольксштурмистов и переброшенный сюда сборный батальон эсэсовцев, моряков-курсантов, летчиков и пехотинцев. Их напутствовал лично Гитлер. Общая численность вражеских войск, оборонявших рейхстаг, составляла более 1000 человек, хорошо вооруженных и обеспеченных боеприпасами.

Командный пункт противника находился в подвальном помещении южной части рейхстага. В подвалах также укрывались резервные подразделения.

Расположение наших частей к 7 часам 30 апреля было таково: 380-й полк 171-й стрелковой дивизии — сосед слева — вел бой в квартале северо-восточнее здания министерства внутренних дел, локтевой связи с ним у нас не было. Еще дальше, влево от него, наступал 525-й полк этой же дивизии. 2-й батальон нашего 756-го полка, как я уже писал, еще затемно вышел ко рву перед рейхстагом. 674-й полк Плеходанова дрался в доме министерства внутренних дел и одним батальоном прикрывал свой правый фланг на случай контратак со стороны театра Кроль-опера. 469-й полк [128] нашей дивизии расположился широким фронтом по северному берегу Шпрее. 207-я дивизия как раз переправлялась через мост Мольтке и занимала исходные позиции для атаки театра Кроль-опера.

Наши саперы в это время расчищали мост Мольтке, чтобы как можно быстрее пропустить танки и артиллерию.

Решение командира корпуса на 30 апреля: 150-я стрелковая дивизия во взаимодействии со 171-й штурмом овладевает рейхстагом. 207-я стрелковая дивизия должна была уничтожить противника в театре Кроль-опера и выйти на южную окраину Тиргартена, где ей надлежало соединиться с частями 8-й гвардейской армии.

Я позвонил комдиву и доложил обстановку.

В трубке некоторое время молчали. Слышно было, как комдив с кем-то переговаривался. Потом сказал:

— 756-й полк наступает на главный вход и во взаимодействии с 674-м полком овладевает рейхстагом. Начало артподготовки в тринадцать часов, атака — в тринадцать тридцать. Вашему полку ставлю особую задачу: установить Знамя Военного совета армии над рейхстагом. — В заключение Василий Митрофанович добавил: — Плеходанов сейчас придет к вам, организуйте с ним взаимодействие в подготовке и проведении штурма рейхстага.

Закончив разговор с комдивом, я взглянул на часы. Было 7 часов по московскому времени, 5 — по местному. Всходило солнце.

Внезапно артиллерия и минометы противника открыли огонь по позициям 2-го батальона. Одновременно мы заметили, как из-за Шпрее, из квартала иностранных посольств, к рейхстагу выдвигается до десятка танков и самоходок. Заняв огневые позиции по набережной Рейхстаг-уфер, они также открыли огонь. Заговорили и огневые точки из рейхстага. Под прикрытием этого огня из-за северной части рейхстага высыпало до двух батальонов пехоты, которые, приняв боевой порядок, двинулись в атаку на позиции 2-го батальона.

Натиск гитлеровцев был яростным. Они, по всей видимости, намеревались смять 2-й батальон, закрепившийся вдоль рва, и соединиться с подразделениями, которые еще держались в здании министерства внутренних дел.

Напряжение боя стремительно нарастало. Острие удара врага пришлось на 6-ю роту лейтенанта Рыжкова. Она вскоре оказалась почти полностью окруженной. Клименков быстро снял с правого фланга 5-ю роту младшего лейтенанта Баранова, оставив на месте только пулеметы на случай [129] атаки из рейхстага, и бросил ее на помощь 6-й, которой с каждой минутой становилось все труднее сдерживать натиск гитлеровцев, уже вклинившихся в боевые порядки батальона.

Положение становилось угрожающим. С КП полка хорошо был виден весь ход боя, но чем можно помочь Клименкову? Танки и артиллерия все еще не подошли, батальон Неустроева прочно связан боем с крупными группами гитлеровцев, еще сопротивляющимися здесь, внутри «дома Гиммлера». Попросить помощи у соседей? Но сосед слева, 380-й стрелковый полк, все еще сражался в больших домах треугольного квартала и, находясь несколько сзади нас, оказать поддержку не мог. 674-му полку также тяжело. Кроме того, что его подразделения очищали свое крыло «дома Гиммлера», было слышно, как разгорелся бой и снаружи: гитлеровцы атаковали со стороны Кроль-опера.

Медлить было нельзя. На помощь Клименкову я направил полковых разведчиков и взвод саперов. Группу возглавил капитан Кондрашов. Они быстро и незаметно выскользнули из дома и начали заходить атакующим гитлеровцам во фланг.

Находящиеся на КП связисты, наблюдатели, посыльные неотрывно следили за боем и также обратились с просьбой разрешить и им пойти на помощь товарищам. Не удержался и радист приданного нам артполка коммунист Александр Антонович Жердецкий:

— Товарищ полковник! Что же это такое? Война кончается, а я еще лично ни разу в атаку не ходил. Разрешите? Лезут же вон как! Хоть с одним фашистом расквитаюсь!

Эту группу возглавил лейтенант Новинский. Получив разрешение, схватил автомат и бросился вдогонку за товарищами и сержант Жердецкий.

Помощь подоспела вовремя. Разведчики, саперы и «сборная» Новинского внезапным ударом во фланг внесли в ряды гитлеровцев смятение. Еще натиск — и враг начал поспешно отходить, стремясь как можно быстрее укрыться за рейхстагом.

Вместе с другими бойцами на КП вернулся и Жердецкий. Вспотевший, запыленный, глаза возбужденно горят.

— Что, сержант? Расквитался?

— Порядок, товарищ полковник! Не с одним, а даже с тремя!..

К 8 часам утра 1-й батальон полностью очистил среднюю часть «дома Гиммлера», и две его роты — 2-я рота младшего лейтенанта Н. А. Антонова, заменившего раненого [130] М. Ф. Гранкина, и 3-я лейтенанта В. Н. Ищука — тоже вышли ко рву перед рейхстагом. 1-я рота старшего сержанта Сьянова оставалась в здании министерства внутренних дел в качестве полкового резерва.

В 8 часов на КП полка пришел подполковник А. Д. Плеходанов. Я рассказал ему о вылазке гитлеровцев. Он ответил:

— Нам тоже было несладко. Пришлось отбивать атаку с южной окраины Тиргартена. Очумели фашисты совсем — лезут как сумасшедшие.

Подошел заместитель командира 23-й танковой бригады подполковник М. В. Морозов с командирами танковых батальонов майором И. Л. Ярцевым и капитаном С. В. Красовским, тут же был командир артгруппы майор Г. Г. Гладких.

Приказ и указания комдива о штурме рейхстага всем присутствующим были хорошо известны. Поскольку представителей из штаба дивизии не было, мы приступили к организации взаимодействия. Нам всем приходилось уже не раз совместно решать ответственные боевые задачи, поэтому мы, не теряя времени, по-деловому принялись за работу.

Сначала обсудили общую обстановку, затем перешли непосредственно к плану штурма рейхстага.

Проникнуть в рейхстаг наиболее удобным было бы, конечно, через один из четырех имеющихся в нем входов — западный, северный, южный или восточный. Южный вход прикрывался сильным фланкирующим огнем из больших зданий, расположенных метрах в сорока от этого входа и несколько восточнее него. Подступы к нему находились также под огнем и танков, и орудий прямой наводки. Наша артиллерия и танки подавить огневые точки в этих зданиях не могли, так как они были прикрыты стенами самого рейхстага.

Атаковать северный вход также не имело смысла. 380-й полк все еще не вышел к рейхстагу с этой стороны. К тому же вражеские подразделения, недавно контратаковавшие нас, отсюда могли при поддержке из квартала иностранных посольств в любой момент сделать новую вылазку.

Что касается восточного входа, то он выходил на противоположную от нас сторону рейхстага, в район, еще полностью находящийся в руках гитлеровцев. Понятно, что этот вход был недосягаем и для наших огневых средств.

Оставался западный, главный вход, он же парадный. В предлагаемом плане и предполагалось ворваться в рейхстаг именно через этот вход. Его расположение обеспечивало нашим подразделениям широкий фронт атаки и самую полную [131] огневую поддержку. К тому же и для дела, по которому мы оказались здесь, годился, как кто-то пошутил, только парадный вход.

Боевой порядок атакующих подразделений — эшелонированный в глубину. Я решил атаковать главный вход в рейхстаг силами своего 1-го батальона, который, ворвавшись в здание, очищает его северо-восточное крыло. 2-й батальон остается на месте с задачей прикрывать атакующие подразделения слева от возможных контратак противника из квартала иностранных посольств. Подполковник Плеходанов силами батальона Давыдова намеревался ворваться в рейхстаг через депутатский вход и очистить юго-восточную часть здания. Остальные два батальона 674-го полка прикрывают атакующих справа и отбивают возможные атаки противника из района Бранденбургских ворот и южной окраины Тиргартена.

Майор Гладких сообщил, что по приказу комдива на время штурма артиллерийские группы 674-го и 756-го полков объединяются в одну — это получалось четыре гаубичных полка, десятки других орудий. 79-й корпус в целом к тому времени имел в своем распоряжении свыше тысячи орудий и минометов. Таким образом, кроме огневых средств, находившихся непосредственно в распоряжении 674-го и 756-го полков, мы могли получить фактически неограниченную огневую поддержку.

На прямую наводку решено было поставить 89 орудий, около 40 танков и 6 самоходных 122-миллиметровых артустановок — всего свыше 130 единиц. Орудия прямой наводки имели задачу проделать проломы в окнах и уничтожить огневые точки в рейхстаге.

Артиллерийская группа должна была подавить огневые средства противника в районах Бранденбургских ворот и квартала иностранных посольств. Кроме того, перед нею ставилась задача окаймлять огнем рейхстаг с востока, чтобы не допустить подтягивания резервов, а также уничтожить зенитные батареи в южной части Тиргартена и подготовить заградительный огонь по районам Бранденбургских ворот и квартала иностранных посольств на случай новых вражеских контратак оттуда.

Батарея 228-го истребительного противотанкового артдивизиона старшего лейтенанта Евгения Андреевича Куца закреплялась за 2-м батальоном Клименкова для оказания помощи в отражении возможных танковых контратак.

Договорились о сигналах. Начало артподготовки — залп реактивных минометов, сигнал атаки — серия красных ракет. [132] Этот же сигнал для артиллеристов означал перенос огня в глубину. О контратаках противника решено было оповещать серией зеленых ракет.

Когда все вопросы были обсуждены и согласованы, мы сверили время. Это была как бы торжественная минута молчания.

Тут же мы доложили о выработанном решении комдиву. Он внимательно выслушал и в ответ коротко сказал:

— Добро!..

После этого мы с Плеходановым вышли во двор и сфотографировались на память.

Плеходанов, как и я, в прошлом был политработником. Он мне всегда нравился своей прямотой и решительностью. К тому же он был человеком острым на слово, с иронией, умел тонко высмеять тот или иной недостаток, незло подтрунить, веселой шуткой поднять настроение. 674-й полк под его командованием воевал отлично. Радовало, что наши полки вместе пойдут в этот трудный, ответственный и, возможно, последний бой.

В 9 часов собрались командиры батальонов и подразделений приданных частей. Я довел до них задачу и план действий, сообщил время начала артподготовки и штурма рейхстага, а также сигналы.

В это время вошел подполковник Иван Ефимович Ефимов и внес Знамя Военного совета армии, врученное нам 26 апреля. Знамя расчехлили и развернули так, чтобы его могли видеть все, кто находился на КП.

Никто тогда, естественно, не думал, что это знамя войдет в историю Великой Отечественной войны как Знамя Победы, но все понимали, что это знамя необычное. Встав у него, я с волнением обратился к присутствующим. Говорил, что право на это знамя наш полк и помогавшие нам части завоевали в жестоких испытаниях мужеством и героизмом своих бойцов и офицеров. Вместе с тем его вручение нам — это огромное доверие, оправдать которое мы должны при любых обстоятельствах. Мы должны водрузить это знамя над рейхстагом!

В ответ грянуло «ура» всех, кто был при этом на КП полка. Чувства, вызвавшие это «ура», различными путями передались всем участникам предстоящего штурма. В сердце каждого росла и крепла уверенность в решимость: приказ Родины будет выполнен!..

Подготовка к штурму рейхстага развернулась с огромной энергией и напряжением. [133]

Подходили и занимали огневые позиции танки, выкатывали на прямую наводку орудия артиллеристы, пополнялись запасы боеприпасов. Офицеры полка и приданных частей, связисты и посыльные все время сновали между подразделениями и КП — в ходе подготовки возникали десятки вопросов, и их нужно было решать четко и незамедлительно.

На КП полка вошел командир подразделения реактивной артиллерии капитан Николай Шаров:

— Товарищ полковник, разрешите тут во дворе установить эрэсы?

— Что за установки?

— М-31 в ящиках. Пусть там, в рейхстаге, понюхают и нашего огонька.

— Нет, по рейхстагу бить не будете. Видите белые дома левее рейхстага? Вот по ним и ударите.

Товарищ полковник, а по рейхстагу хотя бы разок разрешите?..

— Не могу, капитан. Вы же прекрасно знаете мощь своих снарядов. Наши люди будут рядом — опасно.

Я собрался пойти взглянуть, как идет подготовка в подразделениях, когда на КП полка вошел молодой худощавый офицер в летной форме.

— Майор Башкиров, — представился он, — командир эскадрильи 519-го истребительного авиационного полка 283-й истребительной авиационной дивизии. Мы получили приказ обеспечить поддержку атакующих рейхстаг с воздуха. Прибыл осмотреть объект и уточнить обстановку...

Вероятность сколь-либо активных действий вражеской авиации была незначительна, но поддержка с воздуха, конечно, не помешает. Радовали и придавали уверенность внимание и забота командования о всестороннем обеспечения штурма, и приход этого бодрого, энергичного майора был для нас как бы еще одним убедительным подтверждением, еще одним напоминанием, что мы — только острие удара, что за нами стоят во всей грозной силе и боевой готовности целые армии, все наши Вооруженные Силы, вся наша могучая Родина...

Я с искренней доброжелательностью побеседовал с майором, мы договорились о взаимодействии, времени и сигналах. Майор сказал на прощание:

— Будем в воздухе над рейхстагом — махнем крылом. До встречи после победы!

...В Москве во время празднования 30-летия нашей Победы в Великой Отечественной войне ко мне подошел уже пожилой, но стройный и бодрый, с юношеским задорным [134] взглядом полковник, На его груди поблескивали Золотая Звезда Героя Советского Союза и десятка два боевых орденов и медалей.

— Федор Матвеевич, с праздником вас! — сказал он, протягивая руку для приветствия.

Я поспешно перебирал в памяти имена, события, пытаясь припомнить, где я видел этого, такого знакомого лицом и фигурой, человека. Видя мое затруднение, полковник встал по стойке «смирно» и так же звонко, как 30 лет назад, доложил:

— Бывший майор Башкиров Виктор Андреевич. Во время штурма рейхстага поддерживал вас с воздуха!

Воистину неисповедимы пути человеческие. Мы крепко, по-братски обнялись...

Время приближалось к 10. Я распорядился: офицеру разведки полка капитану В. И. Кондрашову взять двух лучших разведчиков и прибыть с ними на КП. Тут им будет вручено Знамя Военного совета армии для водружения его на куполе рейхстага.

Миновало несколько минут, и разведчики уже стояли передо мной, но не два, а... целый взвод! Белоусов, Егоров, Малюженко, Иванов, Кантария, Коноваленко, Заливчий, И. Криневич, К. Криневич, Мягченко, Олейник, Чернишков, Пальчиков, Парчевский, Могилко, все три Савича и 14-летний Гоша Артеменков, наш любимец, сын полка.

Я удивленно и несколько даже сердито взглянул на Кондрашова: неужели непонятно был отдан приказ? Кондрашов так же молча ответил мне взглядом, едва заметно передернул плечом: попробуйте, дескать, сами выбрать двоих лучших, разведчики — все как один, каждый достоин высокой чести...

— Ну и Кондрашов.., — промолвил я, чувствуя, как мое недовольство угасает и вместо него появляется чувство гордости за этих парней, за этих прекрасных воинов, каждый из которых действительно был достоин стать знаменосцем нашей Победы. Вряд ли и мне удалось бы выбрать из них двоих лучших.

— Вы что-то сказали, товарищ полковник? — вытянулся по стойке «смирно» Кондрашов.

— Да нет, капитан, ничего я не сказал... — выразительно взглянул я на него в ответ. — Вы получили мое распоряжение? Выполняйте!..

Кондрашов долго посматривал то на меня, то на разведчиков, так, как будто получил неразрешимую задачу. Затем [135] о сожалением вздохнул, еще раз оглядел своих орлов и решительно, твердым голосом приказал:

— Егоров и Кантария! К командиру полка!

Все разведчики тотчас скрестили взгляды на двух своих товарищах. В тех взглядах я не заметил ни тени сомнения в том, что их боевые друзья достойны оказанного им доверия. Они как бы подтверждали, что капитан назвал лучших, хотя на их место достоин и готов бы встать каждый...

Я подозвал Егорова и Кантария к себе ближе, подвел к окну:

— Вот перед вами рейхстаг, всмотритесь в него хорошенько. Купол видите?

— Так точно, товарищ полковник.

— Ваша задача — установить на этом куполе Знамя Военного совета армии.

Я хорошо понимал и чувствовал, как волнуются в этот момент оба разведчика, хотя и стараются не подавать вида.

— Будет выполнено, товарищ полковник! — ответили они в один голос.

Я вручил им знамя, крепко пожал руки.

— Товарищи, вы понимаете, что это означает? — уже совсем не по-командирски обратился я к ним. — С этой минуты вы не просто разведчики, а и знаменосцы. Знаменосцы нашей Победы! Вам доверена честь полка, дивизии, армии!.. Так в добрый же путь!.. — Затем приказал Кондрашову: — Вы отвечаете за водружение знамени. С группой разведчиков будете сопровождать Егорова и Кантария. В рейхстаг войдете сразу же вслед за первым батальоном.

— Товарищ полковник, можно и я?.. Ну пожалуйста, разрешите!.. — вдруг по-детски, умоляюще затянул Гоша Артеменков. — Я уже и стреляю хорошо, пускай хоть кто подтвердит. И пуль не боюсь. Пошлите меня в рейхстаг!

Задал мне задачку! Разведчики, капитан Кондрашов замерли, ожидая моего решения. А я растроганно смотрю на мальчишку и думаю, сколько уже пришлось пережить ему, сколько человеческих страданий и ужасов видели эти чистые, широко раскрытые, полные надежды глаза. Разрешить? Это же ему будет память на всю жизнь, сыновьям, внукам расскажет!.. А вдруг убьют его тут, под рейхстагом, в последние часы войны? Сможешь ли себе простить это когда-нибудь, полковник?

А Гоша, как бы застыдившись за свое слезливое обращение, вытягивается и по-уставному чеканит:

— Товарищ полковник, обращается рядовой Артемевков. Разрешите мне пойти с разведчиками! [136]

И как будто даже подрос на глазах. Сердце так и сжалось. Хотелось поднять мальчонку на руки, по-отцовски прижать к груди. А тут еще и разведчики взглядами умоляют: разрешите...

Не смог я устоять.

— Капитан Кондрашов! — приказал как можно официальное и строже. — Под вашу личную ответственность, слышите? Под вашу личную ответственность! Возьмите с собой рядового Артеменкова. Берегите его как зеницу ока!., На этом все. Группе находиться на КП в постоянной готовности к выполнению задачи.

...А подготовка к штурму шла полным ходом. Весь партийно-политический аппарат полка под руководством Ивана Ефимовича был среди бойцов. Агитатор полка капитан Предок пошел в 1-й батальон, комсорг полка старший лейтенант Беляев — во 2-й. В подразделениях, залегших у рва, беседы провели, переползая от отделения к отделению. В 1-й роте, которая оставалась в подвале, рядом с КП полка, перед бойцами выступил парторг Сьянов.

И снова, как и перед каждым серьезным боем, коммунисты и комсомольцы принимали решения, брали обязательство — быть впереди, первыми ворваться в рейхстаг.

В ротах из рук в руки передавались боевые листки с призывом «Даешь рейхстаг!».

Артиллеристы и минометчики писали на снарядах и минах «По рейхстагу!».

С этим настроением жили и действовали, в нем черпали силу и уверенность, им крепили волю и решимость разгромить, одолеть ненавистного врага, свалить последнюю преграду на пути к выстраданной, взлелеянной в мечтах победе...

В 11 часов позвонил начальник штаба дивизии полковник Николай Константинович Дьячков. Поинтересовался, как идет подготовка к штурму, нет ли каких признаков подхода наших частей, наступающих с востока. Я подробно доложил обстановку, сказал, что, судя по канонаде, войска, наступающие нам навстречу, у рейхстага будут нескоро.

— Уложитесь во время, отведенное вам для подготовки командиром дивизии?

— Уложимся. Люди работают по-богатырски.

Затем начштаба поинтересовался, где знамя. Николай Константинович со свойственной ему проницательностью и тактичностью ставил вопросы один за другим и буквально за несколько минут мог составить безошибочное впечатление [137] о собеседнике, о состоянии дел у него. Сам. будучи человеком высокой культуры и подготовленности, он не терпел приблизительности и небрежности в работе, в суждениях и оценках.

После моего разговора с полковником Дьячковым на КП зашел начальник артиллерии полка майор Крымов. Он был весь измазан и запылен.

— Облазил все орудия, проверил каждое, всем уточнил цели. Артиллеристы трудятся, скажу я вам, просто-таки с вдохновением. — И затем как бы между прочим добавляет:

— Все получили и уяснили свои задачи, одна только наша собственная батарея сорокапяток осталась не у дел.

— То есть как это не у дел?

И тут на КП вбегает командир этой батареи капитан Винокуров. Двадцатитрехлетний офицер, высокий, подтянутый, всегда жизнерадостный, несмотря на молодость, был уже весьма опытным воином. Его артиллеристы не раз выручали наших, пехотинцев в различных переделках именно благодаря изобретательности Винокурова. Капитан щелкнул каблуками:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Крымову? — Я разрешил. — Товарищ майор, какая будет задача батарее?

— А где ваши огневые позиции? — спросил тот.

— Пока нигде. Я всюду облазил, но не нашел свободного места. Все заняли танки и приданные орудия. Я прошу вашего разрешения освободить для нас место...

— А где же вы были до сих пор? — с ехидцей поинтересовался Крымов.

Винокуров, почувствовав неладное, заволновался. Размахивая руками, принялся ругать танкистов, которые просто силой стянули его пушки с моста и не пустили ни одной, пока не прошли сами.

— Если вы опоздали, то чем я вам могу помочь? Не буду же я ради ваших пушчонок снимать с позиций тяжелые орудия. Думайте сами. Вы свободны.

Капитан так и вспыхнул, услышав этот ответ. В отчаянии подступил ко мне:

— Что же это такое, товарищ полковник? Прикажите освободить место хотя бы для одного нашего орудия. Да ведь это же выходит, что батарея не будет участвовать в штурме рейхстага?! Что я скажу своим людям?! А что я запишу в журнал боевых действий?! Тридцатого апреля батарея не участвовала в штурме рейхстага, так как не нашлось места для огневой позиции — так, что ли? [138]

Разговоры с Винокуровым отнимали дорогое время, поэтому я жестко ответил:

— Раз опоздали, ставьте свои пушки где хотите, хоть на небе. Не мешайте работать...

Обиженный и расстроенный, капитан молча повернулся и вышел. Мне сразу же стало как-то жаль этого отличного офицера, но заниматься его батареей мы уже действительно не могли. Прошло минут 30–40, и Винокуров снова влетел на КП. Вспотевший, запыхавшийся, но лицо сияющее, радостное. Забыв о воинском этикете и не спросив у меня разрешения, еще с порога обратился к Крымову:

— Товарищ майор, разрешите получить задачу для батареи?

— А где же вы ее установили? — улыбнулся я неугомонному капитану. — Вам же нигде не находилось места.

— На небе, товарищ полковник! — весело сверкнул глазами Винокуров. — Затащили на второй этаж. Позиция — отличная, обзор — прекрасный!

— Хм, это ж надо было додуматься!.. — удивился я. — Молодец, всыпьте гитлеровцам напоследок за все, что они натворили.

При этих словах улыбка у капитана исчезла. В потемневших глазах блеснули слезы. Мы с Крымовым удивленно переглянулись. Получив необходимые указания, Винокуров поспешил к выходу. И лишь после штурма рейхстага мы узнали о причине резкой перемены его настроения. Оказалось, что Винокуров накануне получил известие о гибели под Будапештом отца. Напомнив о злодеяниях фашистов, я невольно затронул и его большое горе, затаенное за множеством хлопот по подготовке к бою.

Забегая вперед, скажу, что, когда начался штурм, позиция у артиллеристов Винокурова оказалась действительно отличной. Танки и орудия, установленные на земле, во время атаки были лишены возможности вести огонь по рейхстагу, так как это было опасно для атакующих. А сорокапятки Винокурова беспрепятственно продолжали бить «с неба» прямой наводкой по огневым точкам противника, оживавшим с началом атаки.

Телефонистка Вера Абрамова снова позвала меня к аппарату. Звонил комдив:

— Как идет подготовка к штурму? Что еще необходимо сделать и какая нужна помощь от меня?

Все идет нормально, товарищ генерал. К тринадцати часам будем готовы. Сейчас собираюсь к Плеходанову, еще раз уточним некоторые детали взаимодействия. [139]

— Хорошо. Внимательно следите за районом Бранденбургских ворот.

Передавая телефонную трубку Вере Абрамовой, невольно отметил про себя следы усталости на ее лице, усталость в ее добрых синих глазах. На войне никому не бывает легко. Нашим девушкам приходилось наравне с мужчинами переносить лишения изнурительных фронтовых будней, бросаться в самое пекло боя, выполнять сложнейшие задания. И они выдерживали все испытания с достоинством.

После разговора с комдивом я направился к Плеходанову. Его КП находился в подвале тут же, в здании министерства внутренних дел, метрах в 50 от КП нашего полка. Мы еще раз детально обсудили план совместных действий, информировали друг друга о ходе подготовки к штурму.

Вернувшись на свой КП, застал там подполковника Морозова и майора Гладких. Они только что прибыли из своих подразделений. Оба сообщили, что и артгруппа и танкисты готовы открыть огонь.

У одного из окон подполковник Ефимов беседовал с разведчиками Кондрашова. Рядом с Ефимовым инструктор политотдела дивизии капитан Илья Устинович Матвеев. Все время боев за Берлин Илья Устинович неотлучно в нашем полку. Всех знает, со всеми дружен. За плечами у капитана — легендарные годы гражданской, партийная работа в мирное время. И в этой войне на фронте — с первых дней. Знал, с чем и как обратиться к бойцам, старый большевик. Можно было быть уверенным, что и в этот момент они с Ефимовым нашли для разведчиков самые нужные, самые точные напутственные слова.

К 12 часам подготовка к штурму в основном была завершена, хотя согласование и доводка отдельных деталей продолжались. Чем меньше оставалось времени до начала штурма, тем становилось заметнее, как в боевых порядках подразделений замирает движение и беготня. Все занимают свои места, и наступают самые напряженные и томительные минуты ожидания...

Уже затаились в казенниках орудий снаряды, наводчики в последний раз припадают к прицелам, все взгляды — в серую громадину рейхстага. Пехотинцы, изготовившиеся к атаке, также приспосабливаются для броска вперед, выбирают точку опоры для ноги, для локтя, поудобнее размещают свой личный «арсенал». В рейхстаге уже не помогут ни ганки, ни артиллерия, все будут решать автомат, винтовка, граната. Поэтому для каждого бойца наибольшая ценность — еще одна запасная обойма, еще одна граната... [140]

До начала артподготовки — считанные минуты. Мои мысли прервал майор Казаков, протянул адресованный мне небольшой пакет. Я вскрыл его, быстро пробежал глазами листок бумаги. Похоронка! В ней сообщалось, что 26 апреля в боях за Берлин смертью храбрых погиб Алексей Матвеевич Зинченко. Мой младший брат!.. Уже третий... Владимир под Москвой, Емельян под Сталинградом, а Алеша вот здесь, в Берлине. И шесть сестер остались горькими вдовами...

Молча зажал в руке серую бумажку, взял себя в руки.

Все присутствующие на КП то и дело поглядывают на часы. Подполковник Ефимов принялся за только что принесенный номер «Правды», майор Казаков инструктирует связных. В последние минуты перед боем каждый ведет себя в соответствии со своим характером — кто становится молчаливым, кто, наоборот, оживляется, но все как-то по-особенному уходят в себя. Ведь последние минуты перед боем могут оказаться последними минутами жизни...

Моего настроения никто не заметил, и это хорошо. Не время делиться горем, принимать соболезнования.

— Ну что, Федор Матвеевич, сейчас начинаем? — нарушает тишину майор Гладких.

— Да, сейчас будет сигнал!..

С истошным завыванием взлетают реактивные снаряды. И сразу же вслед, будто огромной силы горный обвал, грянуло из всех стволов — пушки, танки, минометы! Лавина огня и металла обрушилась на врага. Рейхстаг, районы посольств и Бранденбургских ворот — все наполнилось грохотом, поплыло в клубах дыма и пыли, брызнуло рваными мазками пламени, сотнями обломков.

Артиллеристы работали славно. Особенно заметной была работа батареи самоходных артиллерийских 122-миллиметровых установок старшего лейтенанта Цыплакова. Вместе с нашим полком она прошла от Карова до рейхстага.

Впечатляющий фейерверк устроили и гвардейские минометы. Как позднее мне рассказали, отлично действовали старшие лейтенанты П. Буромский, И. Зеленев, сержант Н. Воропаев, бойцы Г. Грачев, П. Денисов, В. Каржанин. Один из гвардейцев Владимир Васильевич Каржанин, увидев в телевизионной программе 8 мая 1979 года встречу участников штурма рейхстага, прислал письмо.

«Мне хорошо запомнилось, когда Вы пришли к нам. Вы опирались на палочку и курили трубку. Подошли ко мне и сказали: «А ну, гвардеец, покажи, как стреляют ваши [141] минометы, всю войну прошел, а вблизи не видел». Наш командир Николай Буромский просил разрешения ударить по рейхстагу, но Вы не разрешили. Хотя и не по рейхстагу, но мы все же отвели душу. Стреляли по белым домам за рекой Шпрее. А когда пехотинцы ворвались в рейхстаг, мы с Гришей Грачевым и Павлом Денисовым тоже побежали к рейхстагу с флажком и установили его в окне нижнего этажа, а затем сверху над ним на стене написали: «Гвардейцы Р. С. М-31 Каржанин, Грачев, Денисов».

С началом артподготовки 1-я рота под командованием старшего сержанта Сьянова оставила подвал и бросилась ко рву. С ротой пошел заместитель командира батальона по строевой части капитан Ярунов, чтобы в случае необходимости оказать помощь Сьянову. Вместе с 1-й ротой отправились также старший адъютант 1-го батальона старший лейтенант Гусев и агитатор полка капитан Прелов.

30 минут артподготовки пролетают, как одна. Вот наступила и она, та последняя минута, после которой станет видно и ясно все: на что способен враг, правильными ли были замыслы и расчеты командиров, готовы ли к последнему штурму бойцы. 13.30. Взлетает серия красных ракет, и командир 1-го батальона капитан Неустроев дает команду: «В атаку! Вперед!»

Первой преодолевает ров рота Сьянова, вслед за ней — бойцы 2-й роты Антонова.

Вокруг рейхстага оседает пыль, рассеивается дым. Становится видно, что наши артиллеристы поработали неплохо. Вместо заложенных кирпичом окон тут и там зияют черные проломы.

Казалось бы, сделано все необходимое. До рейхстага — всего каких-то 250 метров. Но не успели атакующие пробежать и 50 метров, как шквальный перекрестный огонь со стороны квартала иностранных посольств и Бранденбургских ворот бросил их на землю. Батальон залег в ямах и воронках, за разбитой вражеской техникой. Ожили и огневые точки в рейхстаге. Не то что встать во весь рост — голову поднять невозможно.

Потянулись томительные минуты выжидания и поисков выхода из сложившегося положения. Еще одна отчаянная попытка атаковать. Поднятые наступательным порывом и примером самых отважных, вновь бросаются вперед роты и вновь вызывают на себя смертоносный огонь. И снова приходится залечь.

15 часов, а подразделения не продвинулись ни на метр. Срочно нужны решительные меры. [142]

В это время из-за северо-восточной части рейхстага гитлеровцы вновь перешли в контратаку. Они развернулись двумя ровными цепями человек по 500 в каждой при поддержке танков и самоходок. Шли во весь рост, непрерывно стреляя из автоматов. Шли с иступленностью фанатиков, не обращая внимания на наш огонь. Шли на неминуемую и абсолютно бессмысленную гибель. Что они могли спасти и что защитить? Германию? Берлин? Рейхстаг?

Позже мы узнали, что это были эсэсовцы из личной охраны Гитлера, его последний резерв.

Артиллерия и минометы вместе ударили по гитлеровцам. 2-й батальон Клименкова приготовился встретить врага.

В это же время разгорелся бой справа. Это полк Плеходанова отбивал контратаку противника с южной части Тиргартена.

Снаряды и мины кромсали вражеские цепи, но гитлеровцы шли и шли вперед, будто загипнотизированные, будто лунатики.

Снова зовут к телефону. Звонит комдив:

— В чем дело? Почему задерживаетесь с рейхстагом?

— Противник контратакует, товарищ генерал. И рейхстаг сопротивляется отчаянно...

— Отбить контратаку, и не мешкая — вперед!

Беспокойство комдива понятно. Победного завершения штурма рейхстага с нетерпением ждали не только в штабе дивизии...

Основной удар гитлеровцев пришелся на 4-ю роту, прикрывавшую левый фланг полка и занимавшую позицию вдоль рва перед рейхстагом. Командир роты старший лейтенант Печерских, перебегая от одного бойца к другому, подбадривал каждого. Он приказал приготовиться к рукопашному бою, назад — ни шагу. Смелые и решительные действия командира придали уверенности бойцам, они встретили врага дружным и метким огнем. В этот момент старшего лейтенанта Печерских настигла вражеская пуля. Ранение оказалось очень серьезным, но командир продолжал руководить боем, приказал пулеметчикам сменить позицию. Тяжело ранены командиры взводов младшие лейтенанты Кабдулла Кускенов и Асет Кемиреков, но по примеру Печерских поля боя не оставляют.

А три пулеметчика, трое односельчан из-под Одессы, Василий Коваленко, Петр Кучеренко и Никита Чумаченко, быстро сориентировавшись, уже тянут свой станковый пулемет на левый фланг. Установили и так ударили кинжальными очередями, что набегавшие гитлеровцы посыпались [143] как груши. Вражеская пуля ранила Кучеренко — первый номер расчета. Но он категорически отмахивается от настойчивых попыток товарищей отправить его в медпункт.

— Может, кто-либо из вас стреляет лучше меня? Вот и помолчите! Отобьемся, тогда и пойду.

Чумаченко и Коваленко больше не настаивали, потому что отлично знали характер товарища — вместе росли, учились, вместе ушли в армию. А что Кучеренко умел стрелять, то это было известно всем. Недаром их пулеметный расчет считался одним из лучших в полку.

Самоотверженно и умело дрались сержанты Иван Николаевич Пономарев, Григорий Павлович Мичко, бойцы Павел Григорьевич Фарафонтов, Иван Иванович Герасименко, Михаил Пантелеевич Зайцев.

В этом бою славно бился и геройски погиб сержант Петр Терентьевич Данилов. И еще не один из наших парней был убит здесь, в 250 метрах от рейхстага.

Медицинские сестры Марина Диева и Евгения Славутская вынесли с поля боя 20 тяжелораненых, оказали помощь многим, кто, будучи раненным, не хотел оставлять места в строю.

Атака гитлеровцев, натолкнувшись на стойкость наших воинов, на наш массированный огонь, стала выдыхаться и вскоре совсем захлебнулась. Остатки гитлеровской «гвардии» бросились спасаться за рейхстагом.

Тем временем на правом фланге полк Плеходанова также отразил контратаку, нанеся большие — потери гитлеровцам. Батальон капитана В. И. Давыдова из этого полка вышел справа к 1-му батальону нашего полка. Слева к рейхстагу вышел батальон старшего лейтенанта К. Я. Самсонова из 380-го стрелкового полка 171-й дивизии. Наше положение сразу же значительно улучшилось. Установилась локтевая связь с соседями, исчезла, по сути, угроза контратаки из района иностранных посольств. Если бы гитлеровцы снова вздумали полезть на наш левый фланг, то им пришлось бы иметь дело еще и с 380-м полком, которым в это время командовал начальник штаба полка майор В. Д. Шаталин.

Все как-то вдруг стихло. Только дымились свежие воронки на поле боя...

Снова звонит генерал Шатилов:

— Почему ничего не докладываете? Ваши люди уже в рейхстаге?

— Наших людей в рейхстаге пока еще нет, — несколько озадаченный вопросом генерала, отвечаю я. — Батальоны [144] лежат в ста пятидесяти метрах от него. И мой полк, и полк Плеходанова все это время отражали контратаки, а 380-й полк только что вышел к нам слева, — докладываю обстановку. — Лишь сейчас появилась реальная возможность продолжать штурм. Но необходима поддержка артиллерии. Нужен десяти — пятнадцатиминутный, но сильный артналет. Прошу разрешения провести его.

— А если все-таки в рейхстаге действительно наши люди?

— Их там нет, товарищ генерал.

— Хорошо, десятиминутный артналет разрешаю. Начало в семнадцать пятьдесят. Готовьтесь к штурму.

Все начинается сначала: артиллеристы, танкисты, минометчики получают цели, согласовывается взаимодействие, по подразделениям от одного бойца к другому перелетает команда «Приготовиться к атаке».

В 17.50 снова вздрагивает земля. Ураганный огонь по рейхстагу, району Бранденбургских ворот, южной окраине Тиргартена.

Артналет был настолько мощным, что гитлеровцы оставили траншеи перед рейхстагом и укрылись в нем. Лишь только заговорили пушки, бойцы 1-й роты вслед за разрывами наших снарядов бросились перебежками к ближайшей траншее. Вот уже вся 1-я рота сосредоточивается в этой траншее, за ней 2-я и 3-я. Разрывы наших снарядов настолько близки, что приходится огонь по этому участку прекратить. И сразу же оживают уцелевшие огневые точки гитлеровцев.

Старший лейтенант К. В. Гусев также в траншее вместе с бойцами. Кузьма Владимирович, в прошлом мастер подмосковного завода «Электросталь», боевую биографию имел богатейшую. Оборонял Могилев, участвовал в битве под Москвой, прорывал вражескую блокаду Ленинграда, прошел с боями всю Прибалтику. Дважды приходилось выходить из окружения, был тяжело ранен, снова вернулся на фронт. Два ордена Красного Знамени красноречиво свидетельствовали о его боевых заслугах. Исключительную выдержку и решительность проявил старший лейтенант Гусев и в эти минуты. Быстро оценив обстановку, он сразу же приказал бить по окнам и проломам, чтобы не дать гитлеровцам возможности вести прицельный огонь. Уже не так страшен и огонь с флангов: защищает рейхстаг. К тому же после артиллерийского удара враг еще не успел прийти в себя. [145]

Воспользовавшись этим, 1-я рота стремительным броском достигает парадного входа в рейхстаг. В бинокль хорошо видно, как справа и слева от входа сосредоточиваются, прижимаясь к стенам, бойцы. Один прыжок — и уже можно ворваться внутрь. Но попробуй-ка появись там — внутри затаились гитлеровцы, ждут наготове. Сразу же получишь в упор пулеметную или автоматную очередь. Нужно действовать быстро, смело, но с умом.

Вот у двери распрямляется богатырская фигура. Это Сьянов.

— А ну, ребята, давай поднажмем! Дадим жару фашистам! Для профилактики вместе гранатами, вы — влево, вы — вправо, вы — прямо — огонь! — гремят его голос.

Гранаты с треском рвутся где-то под гулкими сводами вестибюля. А Сьянов приказывает:

— Еще наддай, ребятки, еще! Веселее, гранат не жалей Не ночевать же нам на дворе!

И снова гранаты летят одна за другой в затянутый сизым дымом дверной проем и рвутся внутри. Бойцы слышат, как кто-то там истошно взвыл, что-то глухо ухнуло, лязгнуло металлом.

— Так их, братцы, так!

Получилась настоящая «артподготовка» с помощью «карманной артиллерии». Лишь только прогремел последний взрыв, Сьянов скомандовал:

— А теперь за мной, вперед! Дружно! Всем вести на ходу огонь!

Коммунист Илья Сьянов первым бросается к входу, за ним — вся рота. Вместе с командиром врываются в дверь бойцы Николай Бык, Иван Богданов, Валентин Островский, Иван Прыгунов...

На КП полка все неотрывно следят за каждым шагом атакующих.

— Наши в рейхстаге! — восклицает кто-то из присутствующих.

Вот в рейхстаге уже в полном составе взвод младшего лейтенанта Лебедева, через минуту — и вся 1-я рота.

Слышу радостный, взволнованный голос Ивана Ефимовича:

— Федор Матвеевич, смотрите, смотрите! Наше знамя пошло к рейхстагу.

В бинокль хорошо видно, как Кондрашов с группой разведчиков, среди них Егоров и Кантария со знаменем, бегут к рейхстагу. [146]

А к входу рвется 2-я рота. Впереди — отделение Бориса Лотошкина, бойцы Прокофий Коломиец, Яков Алексеев. Роту ведет младший лейтенант Николай Антонов.

Лейтенант Всеволод Ищук поднимает 3-ю роту. Впереди бойцы Алексей Гусар, Николай Скачко из взвода Алексея Бутылева.

В считанные минуты в рейхстаге — весь 1-й батальон. Вместе с 3-й ротой в рейхстаг вошли Гусев, Берест, а вскоре также капитаны Прелов и Матвеев.

К парадному входу бегут разведчики, Егоров и Кантарид со знаменем, вот они поднимаются по ступеням и исчезают в дверях!..

Рывок 1-го батальона нашего полка дружно поддержала воины 1-го батальона капитана В. И. Давыдова из 674-го полка. Здесь с самого начала штурма рейхстага решительно и отважно действовала, находясь все время на самом острие атаки, группа бойцов, возглавляемая лейтенантом Р. Кашкарбаевым.

Дружно прогремело общее «ура», неудержимой получилась атака. Первые батальоны 756-го и 674-го полков в полном составе ворвались в рейхстаг и завязали бой внутри здания. На колоннах у главного входа, а вскоре и в окнах рейхстага появляются красные флаги и флажки.

Воспользовавшись замешательством противника, ошеломленного и отвлеченного мощной атакой главного и депутатского входов, вслед за батальонами 756-го и 674-го полков в рейхстаг через северный вход ворвался батальон старшего лейтенанта К. Я. Самсонова из 380-го полка 171-й дивизии.

У меня было твердое правило: не торопиться с рапортами об успехах. Когда 1-я рота ворвалась в рейхстаг, рука невольно потянулась к телефонной трубке доложить комдиву. Но лучше подождать!.. В любом бою бывают неожиданности, а тут тем более может случиться всякое. Нужно закрепить успех, а потом и рапортовать.

В то время никто из нас не мог предположить, что нам в рейхстаге придется еще полтора суток вести жестокий бой с его гарнизоном, отбивать каждый метр, коридор, каждую комнату. Тогда казалось, что самое трудное позади, что главное — ворваться внутрь, а там все пойдет быстрее и проще.

Когда в рейхстаге были уже два наших батальона, я попросил Веру Абрамову связать меня с комдивом.

— Товарищ генерал, — стараюсь говорить спокойно, сдерживая волнение. — Наши в рейхстаге! И Знамя Военного [147] совета тоже там!.. — Василий Митрофанович молчит, и я продолжаю: — Собираюсь вскоре перейти в рейхстаг. Разрешите?

— Хорошо, я рад вашему успеху, доволен вашими действиями, — так же взволнованно ответил комдив. — Перенести КП полка в рейхстаг разрешаю.

Бой в рейхстаге вспыхнул с первых же минут жаркий и становился все ожесточеннее. Коридоры, залы, комнаты наполнились грохотом выстрелов, гранатных разрывов, криками противников, сошедшихся в смертельной схватке.

Лишь только бойцы 1-й роты ворвались в рейхстаг и проскочили полуовальный коридор, они сразу увидели дверь, ведущую в огромный зал заседаний. Снова — гранаты, и вслед за взрывами — в зал. Навстречу автоматные очереди. Вдоль стен статуи королей, разных политических и военных деятелей и «вождей нации». Из-за них и поливали свинцом гитлеровцы. Бросок влево, вправо, на пол, очередь в ответ — несколько ниш за статуями уже в наших руках.

Сержант Борис Лотошкин и красноармеец Прокофий Коломиец первыми ворвались в круглый вестибюль рейхстага. Гитлеровцы беспрерывно строчат из автоматов, ни в один из коридоров не проскочить — все под огнем. Куда деваться? Секунду промешкаешь — тут и прошьют очередью. Мгновенно огляделись вокруг — слева от входа в просторной нише огромная мраморная статуя. Рывок — и оба уже за ней.

— А ну, ваше величество, потеснись! Послужи русским людям, прикрой собой нас от фашистских пуль! — азартно кричит Лотошкин, и, пристроившись за статуей, ударили они вдвоем по гитлеровцам, загоняя их в глубь коридоров. Свалился один, второй, третий...

— Так их! Налегай, ребята!

Бойцы вслед за отважным сержантом растекаются по нишам, врываются в коридоры, «подметенные» точными автоматными очередями Лотошкина и Коломийца. И вдруг Лотошкин вскрикивает. Ранен.

Отчаянно сопротивлялись гитлеровцы в зале заседаний. Сломить их удалось лишь после того, как 2-я рота овладела бывшей комнатой адъютантов кайзера. Из нее в зал также вела дверь. Прорвавшись через эту комнату, наши бойцы неожиданно ударили по гитлеровцам. Ворвалась и 1-я рота со стороны коридора. Фашисты бросились врассыпную, кто куда, оставив в зале около 30 убитых, еще 52 гитлеровца бросили оружие и подняли руки вверх.

Буквально через десять минут после того, как 1-й батальон ворвался в рейхстаг, командир взвода связи Касьян [148] Сергеевич Санкул, телефонисты Федор Кондратьевич Ерш и Иван Макарович Хилай наладили кабельно-телефонную связь. Это была первая линия, связавшая КП полка с рейхстагом. В телефонной трубке я услышал радостный голос Гусева:

— Товарищ полковник, батальон в рейхстаге! Овладели двумя комнатами и залом заседаний.

* * *

...Пять часов пришлось преодолевать каких-то 250 метров, отделявших наши батальоны от рейхстага. Невозможно описать, что это были за метры, что за часы! Каждый пережил их по-своему, по-своему запомнил те эпизоды, и чувства, которые обожгли душу, навеки запечатлелись в сердце.

Вспоминает Василий Александрович Павлович, красноармеец 1-й роты:

«Хорошо помню, 29 апреля мы взяли «дом Гиммлера». От этого дома до рейхстага метров 350, а может и больше, — тогда не мерял. Командиры говорили:

— Возьмем, товарищи, рейхстаг — войне конец!

Утром 30 апреля нам сказали:

— Снять шинели!

И выдали по четыре гранаты. Все мы без слов поняли, что будет жарко, почувствовали, куда и на что пойдем...

Враг превратил рейхстаг, казалось, в неприступную крепость. Стреляло каждое окно, каждый камень. Мы приближались к рейхстагу перебежками, ползли по-пластунски, укрывались в воронках, окапывались в них, но упрямо шли вперед и вперед. Никто не хотел задерживаться. Все понимали, что возьмем рейхстаг — конец боям в Берлине.

Бой за рейхстаг был самым тяжелым из всех, в которых мне довелось участвовать...».

Командир расчета станкового пулемета Архип Тимофеевич Энна вспоминает:

«Целый день мы провели на подступах к рейхстагу. Предприняли несколько атак, но продвигались вперед медленно. Буквально на несколько десятков метров. Свой «максим» мы перетаскивали от воронки к воронке, а когда до рейхстага оставалось метров сто, открыли огонь по его окнам. Я бил длинными очередями, не жалея патронов. Их припасли достаточно. Под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня бойцы начали стремительно перебегать на парадное крыльцо, к двери. Последний наш натиск был очень сильным и решительным. [149]

Со своим пулеметом мы проникли в рейхстаг около 19 часов. Внутри здания все горело и громыхало, комнаты затянуты дымом. А снаружи солнышко стояло еще высоко».

Старший сержант Илья Яковлевич Сьянов, командир 1-й роты, вспоминает:

«Перебегая от воронки к воронке, укрываясь за поваленными деревьями и за подбитой техникой врага, перелезая через завалы, переползая по-пластунски открытые места, мы метр за метром приближались к рейхстагу. Дважды меня задело осколком, но было не до перевязок. Дожить до такой минуты! Думал ли я, бухгалтер из Семиозерок Кустанайской области, что поведу роту на штурм немецкого парламента...»

Вспоминает Прокофий Алексеевич Коломиец, красноармеец 2-й роты:

«29 апреля мы захватили «дом Гиммлера». Из него хорошо просматривалось серое здание рейхстага: 30 апреля к часу дня 1-й батальон нашего полка подтянулся ко рву, проходившему метрах в 250 от рейхстага. Как только мы пошли в атаку, гитлеровцы открыли сильный огонь и из-за рейхстага перешли в контратаку. Мы начали отбиваться. В рейхстаг мы ворвались лишь после 18 часов».

Да, тяжело давались нам последние метры войны, долго пришлось их преодолевать. Об этом свидетельствуют все участники штурма.

Свидетельства о времени, когда наши воины ворвались в рейхстаг, представляют особый интерес.

Вот что записано в главном документе — журнале боевых действий 150-й дивизии за 30 апреля 1945 года:

«В 13 часов началась артподготовка. Продолжалась 30 минут. Штурм успеха не имел. В 18.00 повторный штурм рейхстага».

Из журнала также видно, что внутрь рейхстага воины полка ворвались после 18 часов{5}. Вскоре там было и Знамя Военного совета. В журнале боевых действий, как известно, все фиксируется шаг за шагом, причем каждый факт предварительно со всей тщательностью проверяется.

Однако в некоторых воспоминаниях и исследованиях фигурировало и другое время: 14 часов 25 минут. Откуда же пошло это время?

Всему виной поспешные, непроверенные донесения. Возможность их появления была не исключена. Бойцы подразделений, залегших перед рейхстагом, несколько раз поднимались [150] в атаку, пробивались вперед в одиночку и группами, Вокруг все ревело и грохотало. Кому-то из командиров и могло показаться, что его бойцы если еще не достигли, то вот-вот достигнут заветной цели. Особенно твердым было такое убеждение у каждого из нас в самом начале штурма, когда еще не вполне представлялось, какое сопротивление способен оказать противник. Вот и полетели по команде донесения. Ведь всем так хотелось быть первыми!..

Именно такое донесение дошло до штаба корпуса и сразу же без проверки было передано выше — в штаб фронта. Маршал Жуков прислал в ответ телеграмму, в которой объявлял благодарность всем участникам штурма.

На КП дивизии, как по мановению волшебной палочки, появились журналисты, фоторепортеры, все они рвались в рейхстаг. А до него оставались хотя и считанные, но все еще непреодоленные десятки метров...

Документы и фундаментальные военно-исторические исследования свидетельствуют, что только после повторного штурма в 18 часов 30 апреля наши подразделения ворвались в рейхстаг. Сошлюсь только на книгу Ф. Д. Воробьева, И. В. Паротькина, А. Н. Шиманского «Последний штурм (Берлинская операция 1945 г.)», а также совершенно четко и однозначно говорится об этом в «Истории второй мировой войны 1939–1945»:

«Задача по овладению зданием рейхстага была возложена на 79-й стрелковый корпус генерала С. Н. Переверткина. Захватив в ночь на 29 апреля мост Мольтке, части корпуса 30 апреля к 4 часам овладели крупным узлом сопротивления — домом, где размещались министерство внутренних дел фашистской Германии и швейцарское посольство, и вышли непосредственно к рейхстагу. Только к вечеру после неоднократных атак 150-й и 171-й стрелковых дивизий генерала В. М. Шатилова и полковника А. И. Негоды воины 756, 674 и 380-го стрелковых полков, которыми командовали полковник Ф. М. Зинченко, подполковник А. Д. Плеходанов и начальник штаба полка майор В. Д. Шаталин, ворвались в здание. Неувядаемой славой покрыли себя солдаты, сержанты и офицеры батальонов капитанов С. А. Неустроева и В. И. Давыдова, старшего лейтенанта К. Я. Самсонова, а также отдельных групп майора М. М. Бондаря, капитана В. Н. Макова и другие»{6}.

Непосредственные организаторы и участники штурма рейхстага в воспоминаниях и письмах также подтверждают, [151] что наши воины ворвались в рейхстаг после повторного штурма, то есть после 18 часов.

Вот что написал мне Касьян Сергеевич Санкул, бывший командир взвода связи 1-го батальона:

«Рота Сьянова и мы, четыре связиста, тянувшие связь в рейхстаг, ворвались в него в 18 часов или в 18 часов 30 минут 30 апреля. Тогда на часы мы не особенно посматривали, хотя у нас было их много. Трофейные, швейцарские, захваченные в районе дома министерства финансов».

Иван Алексеевич Крымов, бывший начальник артиллерии полка, писал:

«1-й батальон нашего полка ворвался в рейхстаг в 18 часов 30 минут. Такое не забывается».

Вспоминает Алексей Матвеевич Прелов, бывший агитатор полка:

«В рейхстаг я пришел вслед за 1-м батальоном. Времени было где-то около 19 часов».

Расхождения только в минутах. Это и не удивительно. В разгар боя вряд ли кому придет в голову хронометрировать и записывать каждый шаг, если это не является прямой обязанностью. Однако и забыть о том, когда произошло такое событие, также невозможно...

* * *

Лишь только наши подразделения вошли в рейхстаг и завязали бой внутри здания, гитлеровцы в 19 часов из района Бранденбургских ворот и южной части Тиргартена снова двинулись в контратаку. Численностью до полка, в основном эсэсовцы, с танками и самоходками. По всему было видно, что гарнизон рейхстага затребовал помощи, и гитлеровцы бросились атаковать, чтобы отрезать наши подразделения в рейхстаге от главных сил и уничтожить их там.

Основной удар пришелся по 2-му батальону 380-го полка, который по приказу подполковника Плеходанова овладел полуразрушенными железобетонными постройками северо-западнее рейхстага, чтобы обеспечить бой в самом здании. Стремясь проникнуть туда с севера, гитлеровцы и бросили в контратаку более роты при поддержке четырех танков.

При виде атакующих гитлеровцев все буквально загорелись: зададим трепку, чтоб только клочья летели! Там, в рейхстаге, товарищи заканчивают войну, а тут недобитые фашисты хотят помешать? Да не бывать этому никогда! Танки гитлеровцев были подбиты артиллеристами 185-го [152] отдельного дивизиона 171-й стрелковой дивизии. А наши пехотинцы пошли навстречу врагу в рукопашную.

Эсэсовские цепи двигались с отчаянной решимостью обреченных. Шаг за шагом, шаг за шагом...

— Неужели примут рукопашную? — заволновался Крымов.

— Могут. Это же не просто атака, это жест отчаяния, — ответил ему Ефимов.

Но в этот момент нервы у гитлеровских вояк не выдержали, они всегда боялись и избегали рукопашной с нашими бойцами, не хватило духу и теперь. Не дойдя до наших цепей метров 150, часть гитлеровцев залегла и открыла огонь, остальные, отстреливаясь на ходу, повернули назад. Вынуждены были залечь и наши бойцы. Но тут уж во всю мощь заработали артиллеристы, минометчики, пулеметчики, и гитлеровцы бросились туда, откуда они выползли.

В отражении вражеской контратаки участвовали и воины под командованием заместителя комбата по строевой части капитана Д. И. Зимовца: он шел в цепи бойцов, воодушевляя их своим личным примером.

Демьян Иванович — старый большевик, участник гражданской войны. Ростом высокий, сухощавый, с пронзительным взглядом. Его излюбленными словами были: «резать правду-матку». Умел он ее резать прямо в глаза, по-партийному. Смелым и решительным был всегда и в бою.

Это была последняя контратака противника в этот день. Однако, забравшись в укрытия, гитлеровцы начали бешеный обстрел подступов к рейхстагу. Наши подразделения, прорвавшиеся в здание, оказались фактически отрезанными, связь с ними то и дело прерывалась.

В бою, как и в любом деле, самое худшее — неясность. Оторвавшись от своих боевых порядков, командир фактически остается не у дел. Такая ситуация нетерпима. Как только что-либо подобное случалось, я немедленно же приказывал свертывать КП и вместе со всем управлением полка — это человек 70–80 — переходил поближе к своим подразделениям. Тут и обстановка становилась ясной, а значит, и решения командира своевременными, отвечающими действительному состоянию дел, и бойцы чувствовали себя увереннее. Нередко бывало, что вот такое присутствие старшего командира рядом, в боевых порядках подразделений, оказывалось решающим для исхода боя.

Вот и теперь, думал я тогда, 30 апреля, мое место там, в боевых порядках 1-го батальона, ведущего бой в рейхстаге. Здесь, в «доме Гиммлера», мне делать уже просто нечего. [153]

Здесь атаки гитлеровцев отбиты, наше положение прочно, а что там, в рейхстаге? Отсюда не увидишь, а связь все время прерывается. Надо идти туда, там решается главное.

15 минут, отведенных на сборы, незаметно истекли. Ударили наша артиллерия и танки. Вражеские позиции потонули в дыму и пыли. Противник ослеплен, оглушен, его огонь по площади перед рейхстагом заметно слабеет, однако не прекращается ни на минуту. В этот момент мы выскакиваем из «дома Гиммлера» и изо всех сил бежим к рейхстагу. Вокруг так и посвистывают пули, то тут, то там тяжело ухают снаряды — площадь надо проскочить как можно скорее.

Впереди, метрах в 100–150, бегут саперы во главе с инженером полка капитаном Шерстневым, за ними — я с адъютантом Новинским, метрах в 20–25 сзади — майор Крымов и все управление полка.

Солнце клонилось к закату, однако стояло еще высоко. В его лучах серые, сплошь исковырянные снарядами и пулями стены рейхстага отливали какой-то матовой бледностью. Метрах в 15 перед рейхстагом уже кончилась зона, недосягаемая для вражеского огня, можно было перевести дыхание, оглядеться вокруг. На фронтоне рейхстага привлекли внимание метровые золотые буквы, ярко сияющие на солнце. Надпись в переводе гласила: «Для немецкого народа». Да, многое обещал немецкому народу Гитлер, а привел страну к краху...

У входа нас уже ожидал капитан Шерстнев. Рядом с ним бойцы из 1-го батальона, которые блокировали выход из подвала.

Спешим по ступеням, входим в просторный вестибюль. Двери — слева, справа, прямо. Проходим прямо и оказываемся в зале заседаний. Сверху большой купол, сквозь него просвечивает голубое небо. Вдоль стен — статуи.

В зале полно наших бойцов. Все смертельно уставшие, кое-кто уже пристроился поудобнее на полу. Можно понять: день для них начался задолго до рассвета, все время бой, все время в напряжении, на пределе человеческих сил. Да и вся последняя неделя фактически день и ночь без сна и отдыха.

Война не располагает к сантиментам, но, взглянув на бойцов, на их лица, почувствовал, как сжалось сердце. Такими показались все родными, близкими, что захотелось, как после долгой разлуки, обнять, расцеловать каждого, сказать какие-то значительные, самые теплые слова. [154]

Капитан Неустроев отлучился, старший лейтенант Гусев доложил, что все роты 1-го батальона, а также батальон капитана Давыдова из 674-го полка в рейхстаге. Захвачены зал и несколько комнат. Остальные помещения — в руках гитлеровцев.

Подошел также капитан Кондрашов и доложил, что разведчики Егоров и Кантария со знаменем находятся здесь.

Выслушав доклады, я приказал освободить одну из комнат для КП полка и собрать командиров всех подразделений, находившихся в рейхстаге. К этому времени в рейхстаге уже была и вся группа управления полка.

Вскоре помещение для КП было готово, в свое время это была комната адъютантов кайзера. Командир роты связи лейтенант Григорий Пучкин доложил, что налажена телефонная связь со штабом дивизии. Прошу связать меня с комдивом.

Телефонистка Вера Абрамова подает мне трубку:

— Есть связь с комдивом, товарищ полковник!

Есть связь! Простые, но какие бесценные на фронте слова. Как дорого порой приходилось платить за то, чтобы сказать вот так просто: есть связь, товарищ полковник... Вере также пришлось преодолеть с автоматом, телефонной катушкой и аппаратом под вражеским огнем расстояние между «домом Гиммлера» и рейхстагом, рисковать жизнью, чтобы была связь.

Я взял трубку и с волнением доложил:

— Говорит полковник Зинченко! Я в рейхстаге!..

— Что, что? — переспрашивает генерал. — Повторите.

Закрываю трубку рукой, кричу громче:

— Докладываю, товарищ генерал, я в рейхстаге!

В трубке послышался звук, похожий на покашливание. Комдив, очевидно, разволновался. Слышу, как он кому-то сказал: «Зинченко в рейхстаге...» Можно понять Василия Митрофановича — за эти дни ему пришлось столько пережить, переволноваться. К тому же беспрерывные вопросы: Как с рейхстагом? Когда возьмете рейхстаг?..

Глубоко вздохнув, генерал приказал:

— Докладывайте обстановку.

Стараясь не волноваться, я громко и четко доложил:

— Захвачено несколько комнат и зал заседаний. Батальон нашего полка и батальон 674-го полка полностью в рейхстаге. Вошел через северный вход и батальон 380-го полка. Он ведет бой в северо-восточном крыле здания.

— Так, так, хорошо, — сказал генерал. — А где знамя? [155]

— Вот оно, рядышком со мной, у разведчиков Егорова и Кантария.

Генерал немного помолчал, а затем тепло и торжественно произнес:

— Назначаю вас, товарищ Зинченко, комендантом рейхстага. Письменное подтверждение получите позже. Ставлю задачу: очистить от противника рейхстаг, немедленно установить на его куполе Знамя Военного совета армии и организовать охрану ценностей, имеющихся в здании. Передайте всем участникам штурма рейхстага благодарность маршала Жукова. Я также выражаю благодарность всем, и вам, Федор Матвеевич, большое спасибо.

— Ваше доверие оправдаем!

— Желаю успеха.

Сердечные слова генерала до глубины души взволновали, обрадовали, воодушевили.

Когда собрались командиры подразделений, я передал им слова благодарности командира дивизии и объявил, что назначен комендантом рейхстага.

После этого я отдал первый свой приказ как комендант рейхстага:

«Противник занимает оборону в рейхстаге.

Наша задача: в течение светлого времени сегодняшнего дня очистить и захватить 15–20 комнат, чтобы назавтра иметь более широкий фронт наступления.

Подразделениям полка овладеть северо-западным вестибюлем и через центральный вход на второй этаж атаковать противника.

Командиру 1-й роты старшему сержанту Сьянову через западный вход на второй этаж пробить дорогу на купол рейхстага для водружения на нем знамени, которое несут Егоров и Кантария.

Заместителю командира 1-го батальона по политической части лейтенанту Бересту возглавить выполнение боевой задачи по водружению знамени.

Капитану Логвинову со взводом саперов и частью полковых разведчиков обеспечить охрану ценностей, находящихся в рейхстаге.

Командирам подразделений объявить всему личному составу о том, что маршал Жуков объявил благодарность участникам штурма рейхстага. Благодарность объявлена и комдивом.

До наступления темноты отбить у противника как можно больше комнат. С наступлением темноты активных боевых действий не вести. Людей накормить, подразделения [156] привести в порядок, пополнить боеприпасами. Личному составу дать отдохнуть. Боевую задачу на завтра получить утром. Всем выставить усиленное боевое охранение».

Мое распоряжение не вести ночью боевых действий мотивировалось тем, что бойцы, ворвавшиеся в рейхстаг, весь день провели на солнце, фактически без воды и пищи, под непрерывным огнем противника. Им крайне необходим был отдых. Да и вести бой в полутемных помещениях — электрического освещения, конечно, в то время ни в рейхстаге, ни во всем Берлине не было — практически невозможно.

Ко мне подошли капитаны Прелов и Матвеев. Прелов показал боевой листок, выпущенный в 1-й роте.

Эпиграфом в нем стояло: «Все выше и выше поднимай Красное Знамя!» И далее: «Товарищи красноармейцы и сержанты первой прославленной роты! Вперед к куполу рейхстага!»

Мы договорились с Преловым, заменявшим все еще находившегося в медсанбате парторга полка капитана Крылова, что во время ужина, не отбирая у бойцов ни минуты отдыха, политработники и командиры проведут короткие беседы, в которых подведут итоги дня, расскажут о завтрашнем празднике Первомая. Особенно важно отметить всех, кто отличился сегодня, настроить людей на завтрашний бой — ведь он будет тяжелый.

На КП зашел майор Чапайкин и доложил:

— Обед готов, товарищ полковник, подвезен к «дому Гиммлера». Разрешите кормить людей?

— Придется повременить, но будьте наготове. Чем собираетесь угощать?

— На первое мясной суп, на второе пшенная каша со свининой.

Службы Алексея Ефремовича и в этот день оказались на высоте. Несмотря на огромные трудности, успели приготовить горячую пищу, и походные кухни уже ожидали разносчиков.

Посмеиваясь, Чапайкин рассказал, как ему пришлось усмирять «бунт» своих тыловиков. Как только они узнали, что полк идет на штурм рейхстага и ему вручено Знамя Военного совета армии, сразу же решили организовать штурмовую группу и идти в бой. Особенно разгорячился водитель полуторки Алексей Никулин: «Скажите, товарищ майор, кому передать машину, и посылайте на передовую — и все тут!» Едва удалось внушить, что сейчас самое главное — каждому делать свое дело, что там, на передовой, [157] на нас рассчитывают! Как видите, не подвели. Особенно повар Михаил Уваров старался, прямо душу вкладывал, чтобы первый обед в рейхстаге был самым вкусным.

— Молодцы ваши ребята, — похвалил я. — Передайте им мою благодарность.

Снова подумалось о том, что советские люди сделали невозможное, чтобы мы, фронтовики, ни в чем не чувствовали недостатка. Мы знали, что там, в тылу, главной силой были наши матери, сестры, подростки. Недоедали, недосыпали, целыми неделями и месяцами не оставляли своих цехов, чтобы только дать все необходимое фронту. Наша большая родня, наша великая Родина постоянно думала и заботилась о нас. С такой поддержкой нам был не страшен любой враг, ради такой Отчизны счастье жить, и умереть за нее не страшно.

Прибыл в рейхстаг и старший врач полка капитан Богданов. С помощью медсестер Ани Фефелкиной и Зинаиды Хоруженко он сразу же начал развертывать медпункт, чтобы оказать помощь раненым.

Я всегда восхищался, как быстро и умело обрабатывали раны, мастерски накладывали повязки ласковые руки медсестер. Во время берлинских боев они все время находились среди атакующих, вслед за ними пришли они и в рейхстаг.

Среди архивных документов полка сохранилась выписка из приказа о награждении:

«Наградить медалью «За отвагу»:

старшего сержанта медицинской службы Зинаиду Сергеевну Хоруженко за то, что она в уличных боях в г. Берлине, работая на пункте медицинской помощи, оказала первую помощь 17 раненым бойцам и офицерам;

санитарного инструктора санитарной роты полка Анну Яковлевну Фефелкину за то, что, работая на пункте медицинской помощи, в боях за Берлин оказала первую помощь 22 раненым бойцам и офицерам».

Первая помощь — это значит под огнем, на передовой...

Тем временем рейхстаг снова наполнился треском выстрелов и грохотом взрывов. Подразделения полка выполняли приказ номер один...

После 21 часа на КП полка пришел адъютант командира нашего корпуса майор М. М. Бондарь.

— Прибыл по заданию командира корпуса и начальника политотдела, — представился он. — Они интересуются, где Знамя Военного совета армии и скоро, ли оно будет водружено. [158]

Я попросил передать комкору, что 1-я рота уже пробивает дорогу к куполу рейхстага и, как только прорвется туда, знамя будет установлено.

Вскоре подошел также командир батареи управления командующего артиллерией корпуса капитан В. Н. Маков.

Выяснилось, что в штурме рейхстага участвовали специально созданные командованием 79-го стрелкового корпуса две штурмовые группы. Одну из них возглавлял майор М. М. Бондарь, а другую — капитан В. Н. Маков. В состав этих групп вошли добровольцы, главным образом коммунисты и комсомольцы корпусных и приданных корпусу частей усиления.

Самой главной задачей в тот вечер было пробиться к куполу рейхстага. Просто не мыслилось закончить день, не водрузив знамя, не сделав того, о чем столько мечталось, чем только и жили все эти дни.

День догорал. Быстро темнело. Бой в рейхстаге продолжался жесточайший. Капитан Неустроев доложил, что 2-я и 3-я роты отбили у противника 17 комнат. 1-я рота прорвалась на второй этаж и пробивается на чердак. Егоров и Кантария также поднялись со знаменем на второй этаж.

Было ясно, что ни за вечер, ни в течение ночи рейхстаг полностью от противника не очистить, но знамя, знамя должно быть установлено любой ценой!..

Как там 1-я рота? Как знамя? Установлено ли оно? Это волновало каждого.

А 1-я рота между тем метр за метром пробивала дорогу к заветной цели. Лишь только на первом этаже были очищены несколько комнат и зал заседаний, бойцы бросились к лестнице, ведущей на второй этаж с западной стороны.

Смельчаков сразу же встретил град пуль. Стреляли из каждого закоулка. Шедший впереди взвод младшего лейтенанта Лебедева на первых же ступенях лестницы был буквально накрыт лавиной автоматного огня. Тогда Лебедев, приказав бойцам открыть ответный огонь, под его прикрытием направил вверх по лестнице троих бойцов — это были Павел Васильевич Кузьмин, Николай Михайлович Карноков и Иван Иванович Герасименко. Им была поставлена задача забросать гранатами прилегающую к верхнему концу лестницы площадку и выходы коридоров. Стремительным рывком поднялись бойцы вдоль перил вверх по ступеням и, оказавшись на верхней площадке, одну за другой швырнули несколько гранат вдоль коридора, в разные углы, туда, где могли затаиться гитлеровцы. Сразу же вслед за взрывами все трое (хотя один и был уже ранен) отважно [159] бросились вперед. Гитлеровцы тут же снова открыли огонь, но бойцы уже успели проскочить за косяк ближайшей двери. Под прикрытием их огня прорвались на площадку и остальные бойцы взвода. Гранатами и сосредоточенным автоматным огнем взвод загнал фашистов в глубь коридора, проходящего вокруг вала заседаний.

Вскоре на втором этаже сосредоточилась вся 1-я рота. Захватив прилегающую к лестнице часть коридора и несколько комнат, бойцы взяли под обстрел все ближайшие двери и проходы. В ходе этой ожесточенной схватки рота уничтожила до 30 гитлеровцев и около 50 взяла в плен.

Лейтенант Берест принял решение не заниматься освобождением второго этажа от гитлеровцев, а, оставив здесь для прикрытия 3-й взвод, остальными силами пробиваться дальше на чердак. Однако как это сделать? Лестница на площадке обрывалась, где выход на чердак, никто не знал.

Стали искать. В коридор выходило множество розных дверей, среди них где-то здесь, неподалеку, должна была быть, по всей вероятности, и та, за которой был выход на чердак. Красноармеец Михаил Иванович Редько обратил внимание на одну узкую дверь, заметно отличающуюся от других. Подергал — заперта. Силенкой Редько был не обижен и «ключ» подобрал сразу: с разгону ударил в дверь плечом — она тут же с треском распахнулась. Редько по инерции кубарем полетел за дверь по проходу — не рассчитал. Но это его и спасло: тут же сверху прогремела автоматная очередь. Успел заметить, что бьют из люка, ведущего на чердак! Стремительно выскочил обратно, радостно закричал: «Нашел, сюда!»

Сьянов поставил задачу 3-му взводу удерживать захваченный плацдарм у лестничной площадки, а два других взвода повел за Михаилом Редько к двери, что вела на чердак. Туда же вместе со всеми пошли Берест, Кондрашов с разведчиками, Егоров и Кантария со знаменем. Разведчики с самого начала вели бой и вместе с бойцами 1-й роты отважно прокладывали путь знамени.

Вот и черный ход, видна пожарная лестница. Но до ее первой перекладины не менее трех метров. Люк открыт, зияет черной пустотой. Редько предупредил, что его оттуда обстреляли. Значит, засели и на чердаке. Сколько же их там?

Попробовали кричать: «Сдавайтесь!». В ответ автоматные очереди.

Сьянов подозвал красноармейцев с ручными пулеметами и приказал открыть по люку огонь. [160]

— Бейте без передыху! Взвод Бутылева, обеспечить непрерывный огонь! — скомандовал он, — Взвод Лебедева — живую пирамиду к лазу, быстро!

Когда под прикрытием пулеметного огня живая лестница выстраивается, Сьянов снова подает команду:

— Отделение Островского! Вперед на чердак! Приготовить гранаты!

Первым полез высокий и крепкий Редько. Его подсадили, затем далее, ступая на спины, плечи, сцепленные руки товарищей, он достал до первой поперечины пожарной лестницы, подтянулся, встал ногами. Осторожно — пулеметчики непрерывно вели огонь по люку — поднялся выше. Приготовил гранаты, прислушался. У его ног с гранатами наготове бойцы Иван Прыгунов и Николай Бык. Пулеметчики прекращают огонь, и на чердак одна за другой летят гранаты. Прыгунов и Бык быстро подают Редько свои — они также мигом исчезают в черной пасти лаза. Как только разрывается последняя, Редько стремительно выпрыгивает на чердак, швыряет в один из углов еще одну гранату, в другой выпускает очередь из автомата и одним прыжком укрывается за каким-то выступом. За эти несколько секунд к нему присоединяются Прыгунов и Бык, а через несколько минут — Сьянов и оба взвода, группа Кондрашова, Егоров и Кантария со знаменем.

Что дальше? Нужно ведь еще выйти на крышу, к куполу. А гитлеровцы притаились за балками и стояками. Завязалась перестрелка. Однако гитлеровцы скоро почувствовали, с кем имеют дело. Особенно отличились разведчики, и среди них комсомолец Дмитрий Парчевский. Уже в 16 лет этот смоленский парнишка стал партизаном и хорошим разведчиком. Во время берлинских боев, на подступах к рейхстагу и в самом рейхстаге, всех восхищала его смелость, ловкость, отвага. Он участвовал в самых опасных делах, дрался с врагом просто-таки вдохновенно.

После мощного и точного огневого удара Сьянов снова предложил обороняющим чердак гитлеровцам сдаться. Через несколько минут десятка два фольксштурмистов вылезли из укрытий с поднятыми руками. Чердак был полностью очищен от врага, путь знамени открыт.

Быстро отыскали лестницу, по которой Егоров и Кантария в сопровождении разведчиков выбрались на крышу. Время уже перевалило за 22 часа, солнце зашло за горизонт, но было еще довольно светло.

Как только разведчики с развернутым знаменем появились на крыше, их сразу же заметили гитлеровцы из района [161] Бранденбургских ворот и из зданий восточнее рейхстага. Они открыли такой сильный огонь, что нельзя было ни шагу ступить. Драгоценные минуты бежали, а выхода, казалось, не было.

Быстро темнело. О том, чтобы поставить лестницу и взобраться по ней на купол под градом пуль и осколков, нечего было и думать. Однако знамя должно быть установлено, и притом на видном месте!

И тут, осматривая фронтон, Кантария обратил внимание на скульптурную группу.

— Давай, Миша, установим туда, — предложил он Егорову.

Место действительно было подходящее, видное отовсюду, и пробраться к нему хотя и непросто, но можно. Так и сделали.

Вражеские пули посвистывали вокруг, одна из них вонзилась в древко знамени, расщепив его. У Егорова были прострелены брюки, у Кантария — пилотка. Но и в этот момент они не дрогнули, не отступили, мужественно прошли эти последние метры и исполнили свой долг.

В ночном берлинском небе, густо настоянный на пороховом дыме, весенний ветер медленно развернул и заколыхал красное полотнище Знамени Победы.

Лейтенант Берест немедленно доложил, что приказ о водружении знамени выполнен. Я расцеловал героев, сердечно поблагодарил и тут же доложил комдиву. Генерала глубоко взволновала радостная весть.

— Передайте мои поздравления и благодарность участникам водружения Знамени и немедленно представьте всех отличившихся при этом к награждению орденами.

В «Истории второй мировой войны 1939–1945» так говорится об этом знаменательном событии: «Рано утром 1 мая на фронтоне рейхстага, у скульптурной группы, уже развевалось Красное знамя, врученное командиру 150-й стрелковой дивизии Военным советом 3-й ударной армии. Его водрузили разведчики 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии М. А. Егоров и М. В. Кантария во главе с заместителем командира батальона по политической части лейтенантом А. П. Берестом при поддержке автоматчиков роты И. Я. Сьянова. Это Знамя символически воплотило в себе все знамена и флаги, которые в ходе самых ожесточенных боев были водружены группами капитана В. Н. Макова, лейтенанта Р. Кошкарбаева, майора М. М. Бондаря и многими другими воинами. От главного входа рейхстага и до крыши их героический путь был отмечен [162] красными знаменами, флагами и флажками, как бы слившимися теперь в единое Знамя Победы. Это был триумф одержанной победы, триумф мужества и героизма советских воинов, величия подвига Советских Вооруженных Сил и всего советского народа»{7}.

Знамя реяло над рейхстагом! Его было видно всем: и нашим частям, которые стальным кольцом сомкнулись вокруг центральной части Берлина, и врагам, еще не сложившим оружие. Да разве только лишь над рейхстагом? Наше знамя взметнулось над поверженным Берлином, над разгромленным гитлеровским рейхом! Видным оно стало с того апрельского вечера всему миру, видным остается уже годы и десятилетия, и выпала ему славная судьба сиять в веках!..

Сбылось! Вот она какая, взлелеянная в мечтах, оплаченная страшной ценой, неизмеримыми страданиями, миллионами жизней, увенчанная бессмертным подвигом великого советского народа, Победа. Она вставала на наших глазах, в грохоте еще не закончившихся боев, величественная, долгожданная!..

Во второй половине дня 2 мая знамя было сфотографировано (к этому времени оно уже было перенесено на купол) военным корреспондентом «Правды» В. Теминым, снимок был доставлен на самолете летчиками В. Лемешкиным, К. Москаленко, И. Вештаком в Москву, а 3 мая был опубликован в газете «Правда»...

...Не передать тех чувств, которые охватили в тот вечер каждого из нас. Мы знали, что еще предстоит жестокий бой с недобитыми гитлеровцами, что будет еще литься кровь. Но знамя над рейхстагом означало: войне скоро конец! Конец войне — была ли тогда у кого-нибудь мечта заветней, дороже?!

Пулеметчик Николай Лаврентьевич Терещенко из Донбасса и боец Иван Куприянович Савченко с Гомельщины, боец Абдулла Агашев из Узбекистана и младший лейтенант Асет Кемиреков из Джамбульской области, боец Марк Дмитриевич Оату из Молдавии и сержант Вачик Давидян из Армении, все их боевые друзья и побратимы, сыны разных народов, но единой Отчизны, славной Страны Советов, прокладывали путь этому знамени, которое несли Егоров и Кантария.

Командир 150-й стрелковой дивизии вручил Знамя № 5 Военного совета 3-й ударной армии 756-му стрелковому [163] полку не случайно. Наш полк первым вышел на окраину Берлина, первым преодолел Фербиндунгс-канал, пробился сквозь кварталы Моабита, вышел к мосту Мольтке и захватил его. Форсировав Шпрее и успешно закончив бой в здании министерства внутренних дел, 756-й полк в числе самых первых вышел к рейхстагу. Эти победы были добыты дорогой ценой в труднейших боях. Именно это и позволило нам ворваться в рейхстаг и водрузить над ним Знамя Победы...

Знамя Победы водружали бойцы 150-й стрелковой дивизии. Это знамя было вручено нам Военным советом армии с единственной целью — водрузить над рейхстагом. Рядом с нами сражалась 171-я дивизия. Воины этого прославленного соединения внесли огромный вклад в успех штурма рейхстага, проявив при этом величайшее мужество и героизм. Это и их знамя. Это также знамя артиллеристов 328-го артполка, танкистов 23-й танковой бригады, минометчиков, связистов, воинов всех частей, которые помогали нам в тот решающий час.

На древке этого знамени держала могучую руку вся наша славная Красная Армия, весь наш героический народ.

Выступая с докладом «Пятьдесят лет великих побед социализма» 3 ноября 1967 года Л. И. Брежнев сказал об этом знамени:

«И когда над рейхстагом взвился красный стяг, водруженный руками советских воинов, — это было не только знамя нашей военной победы. Это было, товарищи, бессмертное знамя Октября; это было великое знамя Ленина; это было непобедимое знамя социализма — светлый символ надежды, символ свободы и счастья всех народов!»{8}.

* * *

30 апреля мы отбили у гитлеровцев около 50 комнат. 1-я рота прочно удерживала захваченный ею выход на второй этаж и на крышу рейхстага. С наступлением темноты продолжать бой стало практически невозможно. Нужно было дождаться нового дня. А день-то наступал необычный — 1 Мая. Хотелось отметить его освобождением от гитлеровцев всего рейхстага. И возможно, завтра даже умолкнут пушки в Берлине...

Бой в рейхстаге постепенно стих. Настало наконец время майора Чапайкина. Его люди разносили по всем [164] подразделениям горячий обед. Бойцы с большим аппетитом налегли на суп и на кашу, от души хвалили поваров.

Памятным был в тот вечер у нас «обедо-ужин». В нем было что-то до глубины души волнующее, радостное, символическое.

Мы — в рейхстаге! Конечно, его потолки не сияли люстрами, полы не сверкали паркетом, в его помпезные интерьеры жаркий бой внес существенные изменения.

В первом часу ночи уже 1 мая мы попытались передать гарнизону рейхстага предложение сложить оружие. Однако наше обращение осталось без ответа.